Я склонился в полупоклоне князю, стараясь «удержать» лицо и не выдать свою растерянность и ошарашенность. Но от шока так и не отошёл.

Мы вернулись за столы, и дядя Толя в коротком ответном слове поблагодарил князя и пожелал процветания его роду и Бурятии.

***

При погрузке для возвращения в наш вертолёт сел и Галсан – всегда, когда нам требовалось разговаривать с князем, он оказывался рядом. Князь не стал ждать, пока кто-то из нас обратится к нему, а как только вертолёт взлетел, сам пересел к нам поближе: – Для меня нет ничего дороже собственных детей – речь не только о младшей дочери, но и о моих сыновьях, внуках и внучках. И когда у Мушен обнаружилось заболевание, я готов был не только отдать всё состояние рода, но и залезть в любые долги, лишь бы её вылечить. Я готов был сам лечь на операцию, чтобы стать донором для дочери, но врачи сказали, что это невозможно. Тот мир, где была смертельно больна моя дочь и тот мир, где она здорова – это два абсолютно разных мира. Разве может иметь какие-то границы благодарность моего рода к тем, кто вернул нам всем счастье?

Бурятия.

Улетали мы утром следующего дня. В аэропорту, пока в самолёт грузили наши подарки, Галсан сообщил, что князь намерен в конце недели прилететь во Владимир, чтобы лично поблагодарить матушку Игуменью и отца Игнатия. Провожая нас к трапу, Галсан присел передо мной и крепко обнял, потом пожал руку дяде Толе и поклонился сестре Татьяне. Следом подошли Семён и Церен, крепко пожавшие мне руку и сказавшие, что будут рады снова со мной увидеться.

В самолёте поначалу меня невозможно было оттянуть от иллюминатора – мы пролетели над Байкалом и ещё раз увидели его красоты, потом самолёт приблизился к Ангаре и полетел вдоль него, и я любовался широкой рекой, окружённой тайгой и горами.

Во время обеда, я наконец-то смог отдохнуть от переполнявших меня эмоций. Хотя меня и распирало любопытство, я решил, что вопросы о происхождении дяди Толи и о книге, которую князь подарил тёте Тане, задавать сейчас не время, и лучше я выберу время для этого в монастыре.

Радость от полученных подарков не оставляла меня, но вот наличие среди подарков целого табуна коней озадачивало: я знал, как много людей и труда нужно, чтобы каждый день ухаживать за лошадьми и содержать их в порядке. Как я найду столько денег на табун? И сколько денег нужно? Конюшню построить, земли для выпаса купить, сено опять-же заготавливать на зиму. И комбикормов и прочего овса нужно немерено. И сколько всё это стоит? Я смутно представлял цены на что-то, кроме тех вещей, покупать которые помогал во время выходов из монастыря в город.

– Хорошо, что кони сено едят и овёс. Если будут есть котлеты – за неделю разорюсь, – подумал я, засыпая в уютном кресле под равномерный гул самолёта.

Глава 9

Владимир. Монастырь.

Уже на следующий день после нашего прилёта из Бурятии несколько насельниц монастыря с помощниками из приюта пошли за травами – лето заканчивалось, и нужно было до дождей и морозов заготовить всё необходимое на зиму. Я тоже увязался, так как хотелось погулять, да и в травах я хорошо разбирался, для мальчика, во всяком случае. Я выбрал момент, когда поблизости никого не оказалось, и задал сестре Татьяне вопрос о книге, подаренной бурятским князем.

– Ты заметил, что передавая книгу, князь сказал, что просит её принять. Подарком он её не назвал? – спросила меня Татьяна.

Я отрицательно покачал головой: на такие тонкости в речи князя я внимания не обратил, да и слишком был взволнован всем происходившим на празднике и последующими подарками, которые князь дарил уже мне.

– Дело в том, что эта книга принадлежала моей семье. Она старинная, очень древняя, редкая и передавалась из поколения в поколение. В ней есть пометки рукой моей прабабушки, бабушки и мамы. А в конце целые страницы вшиты с их записями. Я училась, в том числе и по этой книге. Я была уверена, что книга, как и вся семейная библиотека, сгорела, когда в нашем доме случился пожар и все мои близкие погибли. Видимо незадолго до пожара мама кому-то дала её почитать, и книга уцелела, а люди князя смогли её разыскать. Не представляю, сколько усилий нужно было потратить на поиски! И я искренне признательна князю: у меня почти ничего не осталось из вещей, которые напоминали бы мне о моей семье; всё сгорело.

***

Вечером того же дня, после того, как мы с мальчишками помогали дяде Толе разводить коней по стойлам, чистить их и расчёсывать, насыпать в кормушки еды и наливать воды, я решил задать ему вопросы о его происхождении.

– Мой род – Губкины, боковая ветвь Шуйских. Долгое время Шуйские были одним из наиболее влиятельных княжеских родов России, а порой – и самым влиятельным, и не просто претендовали на царскую власть, а Василий Шуйский, в середине прошлого тысячелетия, с 1606 по 1610 годы даже был русским царём. Но такие попытки овладеть верховной властью, противоборство с другими крупными родами и группировками, активное участие в дворцовых интригах, всегда приводят к открытой или скрытой враждебности с другими кланами и, как следствие, большим потерям в людях. А когда на трон взошли – тем более: когда ты при власти, против тебя объединяются все, кто чем-то недоволен, в стремлении скинуть правящий род. На время они забывают о разборках между собой, и выстоять против такого объединённого наката очень тяжело. В политике всегда так. Потом, если противники действующей власти побеждают, они начинают грызться уже между собой и обычно те, кто больше всех приложил руку к свержению правившей династии, следующими идут на заклание: в ходе борьбы они же понесли гораздо большие потери чем те, кто сидел в сторонке и тихонько потявкивал на власть. Не зря говорят: революция всегда пожирает собственных детей. Так и Шуйские: вначале несли потери в войне за трон, потом отбивались от наката со стороны противников. И постепенно род угас, не оставив потомков. Некоторые из Шуйских ещё до этих событий семьями выезжали в Польшу и вот там Шуйские, утратив княжеское достоинство, уцелели. А когда в Польше совсем уж нагло стали ограничивать православие, многие русские стали возвращаться. Так вернулись и мои предки, – вот в принципе, если коротко о моём происхождении.

– Дядя Толя, а почему ты в монастыре? Ты же был офицером, когда сражался в пограничном конфликте? У тебя же раны оттуда? – вновь задал вопрос я.

– Да, оттуда. И, во-первых, спасибо, что подлечил меня. Не только на сеансах у отца Игнатия. Я же чувствую, как ты иногда мне колено править начинаешь.

– Я только с благословения отца Игнатия или матушки Юлианы. Сам бы я не посмел.

– А со службой у меня не сложилось. Роту, которой я командовал, отправили в бой без разведки и поддержки, я пытался возражать, но приказ есть приказ, командование дало прямое распоряжение, да ещё и намекнув, что я, якобы, трус. В результате неподготовленной атаки мы попали под фланговый огонь и налёт вражеских беспилотников, много моих солдат погибло, а я сгоряча высказал руководству всё, что думаю, ну, и конкретно одного, самого крикливого полковника покритиковал, что его в госпиталь отправили. Ну, какая после этого служба – от трибунала меня спасло только общее ходатайство суда офицерской чести. Но служить, конечно, не оставили, да если бы и оставляли, сил и нервов у меня не было уже. На фоне такой ситуации отношения с родом, и до этого не очень блестящие, испортились окончательно, и я из него вышел. Вот так я и оказался здесь. И сейчас мне порой мои солдаты снятся, особенно, кого не уберёг. Так и стоят молчаливо шеренгами.

***

И опять, как и месяц назад, монастырь готовился встречать знатных гостей. В кабинете игуменьи кипело обсуждение предложения, поступившего от князя Дархана Окинова и купца Алексея Пе́рлова: они просили передать Андрея Первозванова из приюта в опекунство в семью младшего сына купца.