Больше десятка атак противника за день успеха ему не принесли: за счёт господствующей позиции, постоянного пополнения людьми и боезапасом, морпехи раз за разом отбрасывали атакующих, нанося им чувствительные потери. Генерал ждал заката и был уверен, что на ночь штурм прекратится, а утром его неизбежно возобновят – противник ещё не смирился с потерей такого важного опорника.

– А мы за ночь к нему дорогу проведём и пару танков закопать успеем, – генерал встал и ещё раз подошёл к карте, висевшей на стене.

Раздавшийся звонок он воспринял спокойно: в случае кризисной ситуации ему должны были докладывать немедленно, а если ситуация под контролем – то каждые полчаса, и сейчас как раз подошло время для штатного доклада. Выслушивая сводку, генерал удовлетворённо хмыкал – к вечеру, как он и предполагал, атаки затихали… И напрягся, только во время заключительной части доклада, когда оперативный дежурный сообщил о ранении командира штурмовой роты.

– Подробности по его ранению есть? Обстоятельства, тяжесть, как проходит эвакуация?

Выслушав ответ, он присел в кресло, пододвинул к себе телефон и после соединения негромко сказал в трубку: – Миш, приветствую. Плохая новость у меня. Ивана сегодня ранили… Нет, живой, жизнь вне опасности. Эвакуировали в тыл, отвезут подальше от линии боевого соприкосновения и вертолётом доставят в госпиталь. Во время контратаки над ним взорвался кассетный боеприпас и суббоеприпасами несколько человек ранило. Ивану спину посекло и позвоночник задело.

Владимир. Монастырь.

А в один из дней, когда я кормил Красавку и её щенков, я обратил внимание на одного из её детёнышей – щенок был не таким игривым как остальные, да и рос он медленнее. Сам щенок был очень красивым, получив от мамы густую и гладкую черную шерсть и белый треугольник на груди, а на чёрной морде, над бровями, были два белых продолговатых пятна, и казалось, что у щенка четыре глаза. Его так и назвали – «Четырёхглазым», а потом кличка сократилась до короткого «Чет».

Взяв щенка на руки и приглядевшись зелёным зрением, я увидел у него в голове, под черепом, небольшое тёмное пятно.

На следующий день, идя на занятия к отцу Игнатию, я забрал этого щенка и принёс его с собой. Сестра Татьяна щенка осмотрела, никаких отклонений в его здоровье не обнаружила, но, выслушав меня, они с отцом Игнатием разрешили мне его «полечить».

Оказалось, что сделать это не так просто – щенок не хотел сидеть на месте, а когда я брал его на руки, он начинал их лизать или несильно покусывать, приглашая к игре. Наконец, передав щенка Татьяне, которая его немного успокоила и, посадив на колени, гладила, я смог приступить к лечению. На удивление, мне быстро удалось настроиться на «пятно», окутав его коконом из света, и дать команду организму на лечение. Иногда щенок непонимающе, но дружелюбно, смотрел на меня, но с началом лечения он присмирел, словно пытаясь понять, что с ним происходит. Повозившись с Четом с полчаса, я почувствовал, что начинаю уставать и закончил лечение. Несколько следующих дней я, когда выдавалась свободная минута, находил щенка, усаживал его к себе на колени и пытался лечить. С каждым разом у меня получалось всё лучше – или процесс уже был запущен и его необходимо было лишь «подогревать», или у меня улучшались навыки, но я видел, что тёмное пятно начинает уменьшаться в размерах, и его цвет из насыщенно-черного становится серым. Чет за эти дни привык ко мне, и когда я усаживал его на колени, он переставал играть и замирал, как бы сосредотачиваясь на ощущениях.

Чем мне ещё понравились игры с Четом – его непосредственной реакцией на всё происходящее: на его мордочке всегда было написано владевшее им настроение. Жмурился от счастья, когда его гладят или чешут за ухом, наслаждался едой, пугался резких хлопков или чего-то неизвестного, тревожился от далёкого лая или радостно бежал к матери – посмотрев на него сразу можно было сказать, какое настроение им владеет. Часто наблюдая за ним «зелёным зрением», я заметил, что и его свечение немного меняется при смене настроения. Присмотревшись внимательнее к людям, я заметил, что и у них свечение тоже не постоянное: оно, хотя и не сильно, варьировалось.

Когда я рассказал об этом отцу Игнатию, он некоторое время задумчиво молчал, размышляя над услышанным, а потом сказал, что чем больше я усвою из данного мне дара, чем сильнее, глубже и тоньше смогу им владеть – тем лучше.

Владимирский военный госпиталь.

Примерно через неделю, при ставшей традиционной поездке в госпиталь, сестра Татьяна вновь позвала меня к хирургии. Вышел знакомый мне врач – Юрий Васильевич. На хирургическом столе был другой больной, и я вновь попытался настроиться на работу его сердца. В этот раз мне удалось сделать это достаточно быстро. Я «видел» как сердце после нескольких ритмичных ударов «выдаёт» серию быстрых хаотичных ударов и потом вновь возвращается к стандартной работе. Все дни в приюте, когда у меня было свободное время, я тренировался создавать подушечки на расстоянии от себя: вначале в нескольких сантиметрах от кончиков пальцев, потом в десятке сантиметров, и постепенно довёл расстояние до нескольких метров. Немало времени ушло и на другую проблему – когда подушечки были рядом с пальцами, мне легко было рассчитать усилие, необходимое для нажатия. На большом расстоянии поначалу усилия были слишком грубыми – для такого чувствительного органа как сердце они не подходили. Помог мой добровольный пациент Чет, привыкший к моему обществу за время лечения тёмного пятна в его голове: он постоянно вился рядом со мной и хотел играть или просто гулял, сопровождая меня повсюду. Я стал на нём тренировать подушечки – создавал их и на расстоянии массировал его уши или поглаживал за ушами, гладил по спине и брюшку. Чету настолько нравился такой массаж, что он тихо поскуливал от удовольствия. Постепенно увеличивая дистанцию воздействия, я смог добиться того, чтобы подушечки были стабильными и чтобы я мог действовать ими очень аккуратно.

На этот раз создать рядом с сердцем больного небольшие «подушечки» мне удалось довольно быстро, я их растянул и аккуратно окутал ими сердце. Еще пара минут у меня ушла на то, чтобы настроиться на работу и поймать ритм сердцебиения, а затем я постепенно стал усиливать нажим на подушечки в те моменты, когда сердце начинало сбоить, стараясь ввести его работу в стандартный режим. Я чувствовал испарину, выступившую на моём лице, а по лбу стекали капли пота, но я не мог смахнуть их, так как боялся потерять концентрацию. Казалось, прошло много времени, но когда я решил заканчивать и постепенно убрал давление, оказалось, что минуло всего около пяти-шести минут.

Евич куда-то ушёл, а вернувшись, повёл нас с Татьяной в один из кабинетов. Достав длинный белый лист бумаги, исчерченный цветными тонкими линиями, Юрий Васильевич показал его Татьяне: – Вот на графике начало воздействия. Дальше, видишь, здесь на кардиограмме заметно сглаживание и улучшение работы сердца. Здесь воздействие нарастает и дальше остаётся стабильным и сердце работает без отклонений. Здесь – я время засекал – Андрей воздействие закончил, но последствия лечения остаются ещё больше десяти минут.

Он поднял глаза на Татьяну и, кивнув в мою сторону, тихо проговорил: – Ребёнка беречь надо, и прав отец Игнатий, если кто-то узнает, то детства у него не будет...

***

Когда мы приехали в госпиталь в очередной раз, Юрий Васильевич сразу повёл нас в отдельную палату. В небольшой комнате спал молодой парень, точнее, как пояснил доктор, его временно усыпили. Доктор попросил меня осмотреть его. Организм больного был не просто здоров – он излучал здоровье и силу. Несколько свежих небольших ранений не в счёт: их вылечат быстро. Кроме одного – на середине позвоночника, «зеленым зрением» отчетливо был виден красно-багровый овал, который перекрывал место сочленения позвонков.